Евгений Хавтан: Я боюсь мероприятий со словом «ретро»


	Евгений Хавтан: Я боюсь мероприятий со словом «ретро» Лидер группы «Браво» Евгений Хавтан никогда не скрывал своей любви к 60-м годам и музыке того времени. Некоторым казалось, что и сам коллектив уже перешел в категорию ностальгических аттракционов. Однако, Евгений Хавтан рассказал, что его группа сейчас находится в наилучшей форме и ее с удовольствием слушает молодежь. При этом лидер «Браво» не в восторге от нынешней ситуации в музыке. – «Браво» всегда исполняли музыку с налетом ретро. Вас не задевает, что сейчас и группу воспринимают как героев прошлого? – Мы не пытаемся реанимировать прошлое, а хотим возродить в музыке настоящее, - говорит «Новым известиям» музыкант. - А настоящие корни уходят именно туда – лучшее, что было в музыке, появилось в 50-е, 60-е, немножко в 70-е и 80-е, всё остальное было неким повторением. Поэтому слово «ретро» по отношению к нам неуместно. По сегодняшним британским группам я вижу тенденцию возрождения этой корневой музыки. Среди молодых есть много хороших ансамблей, но большинство из них делают «музыку на один сезон». – Вас приглашают на ретрофестивали? – Я как огня боюсь мероприятий со словом «ретро», потому что там собираются люди, «поднятые из нафталина». Мы всего один раз играли на таком фестивале, несколько лет назад: нам предложили выступить с Жанной Агузаровой, и мы согласились. Но смотрелись, мне кажется, не очень органично на фоне того, что там происходило. – В целом вы довольны своим нынешним местом в шоу-бизнесе? – Абсолютно. Сегодня основная масса наших поклонников находится в возрасте от 15 до 25 лет, это люди, которые не смотрят современное телевидение и не слушают радиостанции. Они познакомились с нашей музыкой в Интернете, так же, как я много лет назад свою любимую музыку выбрал сам с «виниловых» пластинок и магнитофонных бобин, и меня это вполне устраивает. Вообще есть ощущение, что в музыке всё становится на свои места и начинает происходить так, как должно происходить. – А группа «Браво» еще чувствует в себе силы и желание удивлять? – Я никогда не собирался никого удивлять, иначе стал бы клоуном или факиром, или выходил на сцену в громадных желтых трусах. Мы играем концерты, от которых наш зритель и мы до сих пор получаем удовольствие. – Какой период в истории группы для вас был самым интересным? – Смотря что считать критерием – деньги, количество концертов? Если ориентироваться на внутреннее удовлетворение от своего дела, то такой период – сейчас. Самый большой коммерческий успех был в начале 90-х. Мы играли 15–20 концертов в месяц, но сейчас это время вспоминается как жуткое. Сейчас я лучше понимаю, что происходит во мне, в музыке. Мне не нужно ни за кем гнаться, поэтому наибольшее чувство внутренней гармонии сегодня. Группа «Браво» сейчас находится на пике своей концертной формы. Мы наконец научились играть, звучать и работать со зрителем в зале. – Сложившаяся структура музыкальной индустрии стремительно меняется: отмирают носители, музыка уходит в Интернет. Для музыкантов это положительные изменения? – То, что сегодня происходит, очень хорошо. Есть и минусы: новые яркие имена, появившиеся из Интернета, можно по пальцам пересчитать. Но прекрасно, что благодаря Интернету лопнули мыльные пузыри – большие и маленькие компании, которые наживались на неконтролируемых тиражах пластинок. В 90-е годы понять, сколько дисков продано, было невозможно. Наш альбом «Дорога в облака» находился на первых позициях по продажам, но реальные тиражи знала только издающая компания. Интернет дал возможность новым ансамблям показывать свои песни и иметь аудиторию не только в России, но и за границей без посредников в лице телевидения, радио и издающих компаний. Носители меняются, это нормально: я слышал, что виниловых пластинок в Британии продается уже больше, чем компакт-дисков. Недавно я был в Сан-Франциско и зашел в музыкальный магазин, где бываю каждый раз. По сравнению с прошлым визитом пластиночный отдел стал меньше в четыре раза. Но люди, которые хотят слушать музыку в хорошем качестве, все равно будут покупать и винил, и компакты. Ансамбли, которые мне интересны, я покупаю для своей коллекции на CD – и любой уважающий себя меломан будет поступать точно так же. – Повлиял ли экономический кризис на количество концертов? – Да, он на всех повлиял, но в панику, в отличие от некоторых коллег, у которых послетали корпоративы, мы не впадали. Концерты были постоянно, а сейчас и вовсе все хорошо. – Когда в 80-е открылись шлюзы и из подполья полезли музыкальные группы, многие из которых и играть-то не умели, их встречали с интересом и энтузиазмом. Сейчас публика все уже видела, ее сложнее расшевелить. – Не могу сказать, что к музыке совсем пропал интерес. К плохой, неинтересной – угасает. В целом отношение к музыке стало спокойнее, но если в Москву приезжают хорошие артисты, клубы на них забиты битком. – Но музыка перестала быть кодом, с помощью которого молодежь отличала своих от чужих… – Так было в основном у нас. Рок-музыка долго зажималась, запрещалась, поэтому отношение к ней было трепетным. В 60-е в Англии и Америке она была в большей степени развлечением выходного дня: в субботу послушал, потанцевал, в понедельник пошел на работу с нормальной головой. Сейчас такая модель приживается и здесь: в плейлистах молодых людей уживаются совершенно разные жанры, и музыкальные вкусы уже не являются видом самоидентификации. – После нескольких «сытых» лет в музыку начал возвращаться какой-то протест: музыканты участвуют в демонстрациях, выдвигают требования, поют резкие тексты… – Не думаю, что это дань моде. Просто естественная реакция на ситуацию в стране, в которой мы живем. Музыканты, у которых есть позиция, ее высказывают. – Но в рамках репертуара «Браво» это невозможно? – Мы никогда не были социальной группой. В 80-е годы многие в московской рок-лаборатории пели про колбасу, которая была в дефиците, мы пели про любовь и про пижонов. Протест не наше амплуа, а каждый музыкант хорош на своем месте. У меня есть гражданская позиция, но она не обязательно должна выражаться в музыке, которую я играю. – Какие же есть способы ее выразить? – Мы не играем на Селигере или на кремлевских концертах. У некоторых музыкантов есть ярко выраженное желание быть поближе ко всему этому. Мы в 1996 году Ельцина поддерживали, но сегодня мне стыдно за все это. С тех пор не участвуем ни в каких предвыборных или политических концертах.

Лидер группы «Браво» Евгений Хавтан никогда не скрывал своей любви к 60-м годам и музыке того времени. Некоторым казалось, что и сам коллектив уже перешел в категорию ностальгических аттракционов.

Однако, Евгений Хавтан рассказал, что его группа сейчас находится в наилучшей форме и ее с удовольствием слушает молодежь. При этом лидер «Браво» не в восторге от нынешней ситуации в музыке.

– «Браво» всегда исполняли музыку с налетом ретро. Вас не задевает, что сейчас и группу воспринимают как героев прошлого?

– Мы не пытаемся реанимировать прошлое, а хотим возродить в музыке настоящее, - говорит «Новым известиям» музыкант. - А настоящие корни уходят именно туда – лучшее, что было в музыке, появилось в 50-е, 60-е, немножко в 70-е и 80-е, всё остальное было неким повторением. Поэтому слово «ретро» по отношению к нам неуместно. По сегодняшним британским группам я вижу тенденцию возрождения этой корневой музыки. Среди молодых есть много хороших ансамблей, но большинство из них делают «музыку на один сезон».

– Вас приглашают на ретрофестивали?

– Я как огня боюсь мероприятий со словом «ретро», потому что там собираются люди, «поднятые из нафталина». Мы всего один раз играли на таком фестивале, несколько лет назад: нам предложили выступить с Жанной Агузаровой, и мы согласились. Но смотрелись, мне кажется, не очень органично на фоне того, что там происходило.

– В целом вы довольны своим нынешним местом в шоу-бизнесе?

– Абсолютно. Сегодня основная масса наших поклонников находится в возрасте от 15 до 25 лет, это люди, которые не смотрят современное телевидение и не слушают радиостанции. Они познакомились с нашей музыкой в Интернете, так же, как я много лет назад свою любимую музыку выбрал сам с «виниловых» пластинок и магнитофонных бобин, и меня это вполне устраивает. Вообще есть ощущение, что в музыке всё становится на свои места и начинает происходить так, как должно происходить.

– А группа «Браво» еще чувствует в себе силы и желание удивлять?

– Я никогда не собирался никого удивлять, иначе стал бы клоуном или факиром, или выходил на сцену в громадных желтых трусах. Мы играем концерты, от которых наш зритель и мы до сих пор получаем удовольствие.

– Какой период в истории группы для вас был самым интересным?

– Смотря что считать критерием – деньги, количество концертов? Если ориентироваться на внутреннее удовлетворение от своего дела, то такой период – сейчас. Самый большой коммерческий успех был в начале 90-х. Мы играли 15–20 концертов в месяц, но сейчас это время вспоминается как жуткое. Сейчас я лучше понимаю, что происходит во мне, в музыке. Мне не нужно ни за кем гнаться, поэтому наибольшее чувство внутренней гармонии сегодня. Группа «Браво» сейчас находится на пике своей концертной формы. Мы наконец научились играть, звучать и работать со зрителем в зале.

– Сложившаяся структура музыкальной индустрии стремительно меняется: отмирают носители, музыка уходит в Интернет. Для музыкантов это положительные изменения?

– То, что сегодня происходит, очень хорошо. Есть и минусы: новые яркие имена, появившиеся из Интернета, можно по пальцам пересчитать. Но прекрасно, что благодаря Интернету лопнули мыльные пузыри – большие и маленькие компании, которые наживались на неконтролируемых тиражах пластинок. В 90-е годы понять, сколько дисков продано, было невозможно. Наш альбом «Дорога в облака» находился на первых позициях по продажам, но реальные тиражи знала только издающая компания. Интернет дал возможность новым ансамблям показывать свои песни и иметь аудиторию не только в России, но и за границей без посредников в лице телевидения, радио и издающих компаний. Носители меняются, это нормально: я слышал, что виниловых пластинок в Британии продается уже больше, чем компакт-дисков. Недавно я был в Сан-Франциско и зашел в музыкальный магазин, где бываю каждый раз. По сравнению с прошлым визитом пластиночный отдел стал меньше в четыре раза. Но люди, которые хотят слушать музыку в хорошем качестве, все равно будут покупать и винил, и компакты. Ансамбли, которые мне интересны, я покупаю для своей коллекции на CD – и любой уважающий себя меломан будет поступать точно так же.

– Повлиял ли экономический кризис на количество концертов?

– Да, он на всех повлиял, но в панику, в отличие от некоторых коллег, у которых послетали корпоративы, мы не впадали. Концерты были постоянно, а сейчас и вовсе все хорошо.

– Когда в 80-е открылись шлюзы и из подполья полезли музыкальные группы, многие из которых и играть-то не умели, их встречали с интересом и энтузиазмом. Сейчас публика все уже видела, ее сложнее расшевелить.

– Не могу сказать, что к музыке совсем пропал интерес. К плохой, неинтересной – угасает. В целом отношение к музыке стало спокойнее, но если в Москву приезжают хорошие артисты, клубы на них забиты битком.

– Но музыка перестала быть кодом, с помощью которого молодежь отличала своих от чужих…

– Так было в основном у нас. Рок-музыка долго зажималась, запрещалась, поэтому отношение к ней было трепетным. В 60-е в Англии и Америке она была в большей степени развлечением выходного дня: в субботу послушал, потанцевал, в понедельник пошел на работу с нормальной головой. Сейчас такая модель приживается и здесь: в плейлистах молодых людей уживаются совершенно разные жанры, и музыкальные вкусы уже не являются видом самоидентификации.

– После нескольких «сытых» лет в музыку начал возвращаться какой-то протест: музыканты участвуют в демонстрациях, выдвигают требования, поют резкие тексты…

– Не думаю, что это дань моде. Просто естественная реакция на ситуацию в стране, в которой мы живем. Музыканты, у которых есть позиция, ее высказывают.

– Но в рамках репертуара «Браво» это невозможно?

– Мы никогда не были социальной группой. В 80-е годы многие в московской рок-лаборатории пели про колбасу, которая была в дефиците, мы пели про любовь и про пижонов. Протест не наше амплуа, а каждый музыкант хорош на своем месте. У меня есть гражданская позиция, но она не обязательно должна выражаться в музыке, которую я играю.

– Какие же есть способы ее выразить?

– Мы не играем на Селигере или на кремлевских концертах. У некоторых музыкантов есть ярко выраженное желание быть поближе ко всему этому. Мы в 1996 году Ельцина поддерживали, но сегодня мне стыдно за все это. С тех пор не участвуем ни в каких предвыборных или политических концертах.