Евгений Хавтан: Уход Агузаровой – большой удар для "Браво"


	Евгений Хавтан: Уход Агузаровой – большой удар для "Браво" Конец этого года выдался богатым на рок-н-ролльные юбилеи – круглые даты отмечают «Наутилус Помпилиус» и «Крематорий», Константин Кинчев и Илья Лагутенко. 12 ноября свое 25-летие в Кремлевском Дворце отпразднует и группа «Браво». В качестве специальной гостьи на сцену выйдет одна из самых ярких солисток коллектива Жанна Агузарова. Кроме нее, концерт украсит камерный ансамбль «Солисты Москвы» во главе с Юрием Башметом. А хозяином праздника будет, несомненно, обаятельный и тактичный руководитель «Браво» Евгений Хавтан. – 25 лет – это много или мало? – Это большой период для любого человека, - рассказывает Евгений "Новым известиям". - И это почти половина моей жизни. А группа – часть моей жизни, причем очень большая. Грубо говоря, все, что происходило со мной после 20 лет, связано с группой. Сегодня средний срок жизни коллектива или проекта, как это сейчас называется, – 5 лет. Записали одну-две песни, и все. И никто не помнит, о чем там был разговор. Так что 25 – большой срок. – Но вы, когда создавали группу, верили, что доживете до такого юбилея? – Я думал, что год протянем – и хорошо уже. А получилось – 25. Нет, я такого никак не ожидал. – А в чем причина вашего долголетия? – Любовь к музыке, любовь к зрителям, любовь к любимому делу, желание заниматься тем, что действительно нравится. Спустя столько лет это не превратилось в простое зарабатывание денег на корпоративах. – В ту эпоху было лучше, чем сегодня? – То время от сегодняшнего отличается тем, что это просто была другая страна. Был «железный занавес», была цензура, многое было запрещено. И неизвестно, что же лучше. Цензура, или когда с экранов телевизоров можно ругаться чуть ли не матом. Тогда даже само слово «рок» было запрещено. А за песню «Желтые ботинки» нас вообще чуть в тюрьму не посадили. Да, сейчас это кажется наивным, но тогда было именно так. Были другие правила игры, другие отношения между людьми. А деньги вообще ничего не значили. По крайней мере, для моего поколения, когда мы начинали играть, деньги не были мерилом отношений между людьми. Этим мерилом были сами люди – и это очень важно. Но при этом, когда мне было 15 лет, а я реально интересовался музыкой, мне приходилось довольствоваться тем, что втюхивали радио и телевидение, а не тем, чего мне действительно хотелось. А сейчас я захожу на Youtube и вижу массу ссылок, могу сразу получить информацию. – Насколько эта информация вас радует? – Обилие информации вовсе не говорит о том, что появятся хорошие исполнители. Скорее наоборот. Как правило, чем больше информации, тем меньше талантливых имен. За последние 15 лет мощных имен типа Земфиры не появилось. А все эти разные проекты, «Фабрики» – просто развлечение. Если сегодня вслушиваться в каждое слово артиста, можно сойти с ума и отправиться в сумасшедший дом. Кроме того, с появлением Интернета вся музыкальная индустрия в корне изменилась. Мы наблюдаем ее медленную смерть. Интернет, MP3, свободное скачивание, пиратство – все это практически ее убило. – «Браво» изменилось за эти годы? – Мы стали взрослее. В данный момент у нас акустико-симфонический период. Это, конечно, может смешно звучать для рок-группы. Но мы сейчас к концерту в Кремле, к нашему 25-летию, готовим специальную программу с Юрием Башметом и его ансамблем «Солисты Москвы». Представляете, ансамбль из 17 человек – скрипки, виолончели, контрабасы – и сам маэстро Юрий Башмет будут играть какие-то песни «Браво», ну и что-то еще новое. Мы с ним, между прочим, хотим записать пластинку. – А почему Башмет? – Стечение обстоятельств… Да просто сама судьба свела нас с таким замечательным музыкантом, с великим маэстро. А с кем еще?.. Они получили «Грэмми» в этом году в Америке, да и лучше них я никого не знаю. Я думаю, что для любого музыканта счастье выходить на сцену с таким оркестром. – А вы – создатель и бессменный руководитель «Браво» – вы стали другим? – Мои жизненные ценности, мои друзья остались со мной и остались прежними. Мое отношение к этим людям осталось независимым от моего статуса. Впрочем, мои близкие говорят, что я стал хуже. Но мне кажется, что я, напротив, стал лучше, стал умнее… – Женя Хавтан – некогда студент Института инженеров железнодорожного транспорта – думал вообще, что станет тем, кем он стал? – Нет, конечно. В институте даже не знали, что я играю в группе «Браво». По телевизору нас, понятное дело, не показывали, по радио тоже не крутили. Было, правда, сарафанное радио о том, что есть такая группа, и я даже слышал всякие сплетни про группу, смешные, кстати… Мы были андеграундом московской поп-музыки. То, что сейчас гламур и бомонд, тогда называлось андеграундом. И зритель, самый модный и продвинутый, ходил тогда на наши концерты. – Про вас пишут – «патриот»… – Это какое-то очень большое слово – «патриот». Я – гражданин этой страны, и я – жертва той машины, которая когда-то была. Сейчас нет того, что раньше называлось национальной идеей, которая прорабатывалась в разных органах власти. Нефть – не национальная идея. Футбол – тоже нет, банально звучит. Мне, конечно, очень приятно, когда наша сборная выигрывает, но это не национальная идея, это просто хорошая игра наших парней и подготовка тренера из Голландии. Национальная идея – другое. Это когда выезжаешь за границу и не стесняешься в магазине говорить по-русски. А мы, мое поколение стесняется русского языка. Это сейчас молодое поколение более раскованно. Они говорят по-русски либо очень тихо, либо страшно громко… Национальная идея – когда принимают во всем мире. Нормально принимают. И нет образа русского человека с автоматом Калашникова. Кроме этого, я – москвич и очень люблю этот город, хотя видел его весьма разным. Многие песни мои – от этой любви. И написаны иные из них были еще тогда, когда не было ни коммерческого телевидения, ни коммерческого радио, я не писал их из расчета на то, что когда-нибудь меня позовут с ними на День города. А ведь именно так сегодня многие пишут про Москву. – В группе все москвичи? – Да. – Москва стала лучше? – Конечно. Она стала лучше, она стала красивой. Чистой, светлой… Пробки, конечно, но это ведь проблема всех городов, вопрос в том, как власти с ними борются. Правда, у нас, как всегда, крайности – порой такой «час сурка» настает, все встает и непонятно, почему. И никак не прогнозируется. Я думаю, у нас лет через пять все пересядут на велосипеды. Надо, чтобы политики показали пример. Вот Жириновский, Митрофанов сядут на велосипеды и приедут на работу. А я вслед за ними. – Публика принимает «Браво» по-прежнему хорошо? – Она помолодела. И это отрадно. Когда мы играем в таких демократичных местах, а мы можем играть в очень разных местах, то нас слушают 15–25-летние. И вот это – самое лучшее, что только можно себе пожелать. Я представляю, группе – 50 лет, и приходят твои современники, с трудом хлопают… Я был на концерте одной известной группы и видел именно такую картину. У нас такого, слава Богу, нет. – Без Сюткина и Агузаровой ваша группа не распалась… – Просто я знал, что когда-то они покинут группу, я чувствовал это и был к этому готов. Но это были совершенно разные уходы, были разные причины и мотивации. Уход Жанны – большой удар для нас. Его причиной стали творческие проблемы. Она хотела играть другую музыку, а я не был готов к таким переменам, мне нравилось то, что было. И было сложно без нее, была даже и обида первое время, но потом все восстановилось. Валера же хотел оставаться в том, что мы делали, но тут уже я хотел играть другое. Творческая причина – это нормально. К тому же это были пятилетки. А пять лет – нормальный срок, когда всем все надоедает и пора разбегаться. Если группа переживает с вокалистом срок пять лет, она становится скучной и неинтересной. – А вдруг Агузарова и Сюткин захотят к вам вернуться? – Нет, никто не захочет. Уже много воды утекло. У Жанны – своя группа, у Валеры – свой состав. На концерты – да. Жанна вот будет в Кремле с нами. Еще будет наш бас-гитарист, который не брал в руки гитару лет эдак 15. – Что вы думаете о нашей эстраде? Что-то нравится? – Земфира. Она реально там где-то внутри себя, она занимается творчеством. А новых такого уровня никого и не появилось. Да, появляются группы, но так, чтобы встряхнуло, чтобы задело – такого нет. – Живые чувства 1980-х ушли? – Шоу-бизнес до 1990-х годов не зарабатывал денег. Хотя когда я поехал на свои первые гастроли, то заработал больше родителей, а у меня мама и папа получали по 200 рублей в месяц – колоссальные по тем временам деньги. Но потом в шоу-индустрии появились огромные бюджеты. И не из-за того, что музыканты их стали зарабатывать, а потому что появились люди, которые стали вливать эти деньги – продюсеры и так далее. Ну что сказать?.. Сладкое портит детей, а деньги портят людей. Отношения стали товарно-денежными. Все стали думать, как выжить в этой ситуации. Мы, к счастью, не имеем отношения к большому шоу-бизнесу. По радио нас часто крутят, потому что мы форматны и у нас много песен, которые могут и на поп-радио крутиться, и на рок-радио тоже. С телевизором дела обстоят хуже. Я вообще не понимаю, что сейчас происходит с телевизором. Эти бесконечные клонирования «фабрик звезд», программы типа «настучи на соседа» или сфотографируй, как убивают твоего близкого. Мне это телевидение не очень-то нравится. – Да и рок-н-ролл куда-то пропал. Может, кончился?.. – Нет. Он не может кончиться. Рок-н-ролл – это романтика. Есть красивые легенды, которые были созданы The Beatles, Джоном Ленноном, Виктором Цоем. Это – харизматично. Есть люди, которым нужно нечто большее, чем тупое слушание радиостанций. Вот сейчас опять стало модным играть на гитаре. – Последователи у вас есть? – Есть, но они малоизвестны. Потому что в этом жанре, в котором мы пропахали очень много, трудно сделать уже что-то новое после нас. Хотя, мне, конечно, приятно, когда группа «Пилот» называет в числе своих любимых группу «Браво». – На досуг время остается? – У меня нет свободного времени последние полгода вообще. Я круглые сутки занимался концертами, пластинку готовил – хотели сначала делать электрическую, а пообщавшись с камерным ансамблем, решили записать со скрипками. Для любой группы, мне кажется, важно записать пластинку одну с духовым оркестром, одну – с симфоническим, а одну – вообще безо всех. – Вы, певец стиляг, сами – светский человек? – Нет. Раньше меня звали. Я ходил. Теперь никуда не хожу, меня и не зовут. Так что я не в обойме. – А стиляги сегодня еще остались? – Конечно. Приходите на наши концерты и увидите. – Если все же до 50-летия группа доживет – как отметите? – Я сомневаюсь вообще-то, что через столько лет мы будем еще играть аккорды и петь баллады. Хотя примеры есть. Я когда смотрю на Rolling Stone и вижу безумные глаза Мика Джаггера, то понимаю, что возраст вовсе не проблема для того, чтобы заниматься музыкой. Вопрос только в том, насколько ты выжил из ума. Если в свои 70–80 лет выходишь на сцену и не несешь чушь, это здорово. Посмотрите, Джаггер, Чак Берри – все в полном порядке. Но у них есть чувство самоиронии, что очень важно для любого артиста. Потому что нельзя сочинить песню в 20 лет и в 50 петь ее так же. Такое выглядит ненормально. И вот наши артисты очень часто этим грешат. Мы постоянно меняемся, у нас есть песни, которые любят, и мы постоянно делаем что-то новое. – А в чем главная – историческая – заслуга «Браво» перед народом? – А вот в том, как раз, что мы показали: можно быть 25 лет на сцене и оставаться самими собой. Это очень важно. Потому что человеку в наше время вообще очень трудно оставаться самим собой. Сейчас правду мало кто говорит, мало искренности. А я на протяжении всего этого срока писал только те песни, которые мне были близки. Пытался оставаться самим собой. То, что поет в общей массе наша попса, – это все вранье. Я никогда не врал. И вот вместо этого нашего с вами большого интервью можно было бы просто послушать песни. И все стало бы ясно.

Конец этого года выдался богатым на рок-н-ролльные юбилеи – круглые даты отмечают «Наутилус Помпилиус» и «Крематорий», Константин Кинчев и Илья Лагутенко. 12 ноября свое 25-летие в Кремлевском Дворце отпразднует и группа «Браво».

В качестве специальной гостьи на сцену выйдет одна из самых ярких солисток коллектива Жанна Агузарова. Кроме нее, концерт украсит камерный ансамбль «Солисты Москвы» во главе с Юрием Башметом. А хозяином праздника будет, несомненно, обаятельный и тактичный руководитель «Браво» Евгений Хавтан.

– 25 лет – это много или мало?

– Это большой период для любого человека, - рассказывает Евгений "Новым известиям". - И это почти половина моей жизни. А группа – часть моей жизни, причем очень большая. Грубо говоря, все, что происходило со мной после 20 лет, связано с группой. Сегодня средний срок жизни коллектива или проекта, как это сейчас называется, – 5 лет. Записали одну-две песни, и все. И никто не помнит, о чем там был разговор. Так что 25 – большой срок.

– Но вы, когда создавали группу, верили, что доживете до такого юбилея?

– Я думал, что год протянем – и хорошо уже. А получилось – 25. Нет, я такого никак не ожидал.

– А в чем причина вашего долголетия?

– Любовь к музыке, любовь к зрителям, любовь к любимому делу, желание заниматься тем, что действительно нравится. Спустя столько лет это не превратилось в простое зарабатывание денег на корпоративах.

– В ту эпоху было лучше, чем сегодня?

– То время от сегодняшнего отличается тем, что это просто была другая страна. Был «железный занавес», была цензура, многое было запрещено. И неизвестно, что же лучше. Цензура, или когда с экранов телевизоров можно ругаться чуть ли не матом. Тогда даже само слово «рок» было запрещено. А за песню «Желтые ботинки» нас вообще чуть в тюрьму не посадили. Да, сейчас это кажется наивным, но тогда было именно так. Были другие правила игры, другие отношения между людьми. А деньги вообще ничего не значили. По крайней мере, для моего поколения, когда мы начинали играть, деньги не были мерилом отношений между людьми. Этим мерилом были сами люди – и это очень важно. Но при этом, когда мне было 15 лет, а я реально интересовался музыкой, мне приходилось довольствоваться тем, что втюхивали радио и телевидение, а не тем, чего мне действительно хотелось. А сейчас я захожу на Youtube и вижу массу ссылок, могу сразу получить информацию.

– Насколько эта информация вас радует?

– Обилие информации вовсе не говорит о том, что появятся хорошие исполнители. Скорее наоборот. Как правило, чем больше информации, тем меньше талантливых имен. За последние 15 лет мощных имен типа Земфиры не появилось. А все эти разные проекты, «Фабрики» – просто развлечение. Если сегодня вслушиваться в каждое слово артиста, можно сойти с ума и отправиться в сумасшедший дом. Кроме того, с появлением Интернета вся музыкальная индустрия в корне изменилась. Мы наблюдаем ее медленную смерть. Интернет, MP3, свободное скачивание, пиратство – все это практически ее убило.

– «Браво» изменилось за эти годы?

– Мы стали взрослее. В данный момент у нас акустико-симфонический период. Это, конечно, может смешно звучать для рок-группы. Но мы сейчас к концерту в Кремле, к нашему 25-летию, готовим специальную программу с Юрием Башметом и его ансамблем «Солисты Москвы». Представляете, ансамбль из 17 человек – скрипки, виолончели, контрабасы – и сам маэстро Юрий Башмет будут играть какие-то песни «Браво», ну и что-то еще новое. Мы с ним, между прочим, хотим записать пластинку.

– А почему Башмет?

– Стечение обстоятельств… Да просто сама судьба свела нас с таким замечательным музыкантом, с великим маэстро. А с кем еще?.. Они получили «Грэмми» в этом году в Америке, да и лучше них я никого не знаю. Я думаю, что для любого музыканта счастье выходить на сцену с таким оркестром.

– А вы – создатель и бессменный руководитель «Браво» – вы стали другим?

– Мои жизненные ценности, мои друзья остались со мной и остались прежними. Мое отношение к этим людям осталось независимым от моего статуса. Впрочем, мои близкие говорят, что я стал хуже. Но мне кажется, что я, напротив, стал лучше, стал умнее…

– Женя Хавтан – некогда студент Института инженеров железнодорожного транспорта – думал вообще, что станет тем, кем он стал?

– Нет, конечно. В институте даже не знали, что я играю в группе «Браво». По телевизору нас, понятное дело, не показывали, по радио тоже не крутили. Было, правда, сарафанное радио о том, что есть такая группа, и я даже слышал всякие сплетни про группу, смешные, кстати… Мы были андеграундом московской поп-музыки. То, что сейчас гламур и бомонд, тогда называлось андеграундом. И зритель, самый модный и продвинутый, ходил тогда на наши концерты.

– Про вас пишут – «патриот»…

– Это какое-то очень большое слово – «патриот». Я – гражданин этой страны, и я – жертва той машины, которая когда-то была. Сейчас нет того, что раньше называлось национальной идеей, которая прорабатывалась в разных органах власти. Нефть – не национальная идея. Футбол – тоже нет, банально звучит. Мне, конечно, очень приятно, когда наша сборная выигрывает, но это не национальная идея, это просто хорошая игра наших парней и подготовка тренера из Голландии. Национальная идея – другое. Это когда выезжаешь за границу и не стесняешься в магазине говорить по-русски. А мы, мое поколение стесняется русского языка. Это сейчас молодое поколение более раскованно. Они говорят по-русски либо очень тихо, либо страшно громко… Национальная идея – когда принимают во всем мире. Нормально принимают. И нет образа русского человека с автоматом Калашникова. Кроме этого, я – москвич и очень люблю этот город, хотя видел его весьма разным. Многие песни мои – от этой любви. И написаны иные из них были еще тогда, когда не было ни коммерческого телевидения, ни коммерческого радио, я не писал их из расчета на то, что когда-нибудь меня позовут с ними на День города. А ведь именно так сегодня многие пишут про Москву.

– В группе все москвичи?

– Да.

– Москва стала лучше?

– Конечно. Она стала лучше, она стала красивой. Чистой, светлой… Пробки, конечно, но это ведь проблема всех городов, вопрос в том, как власти с ними борются. Правда, у нас, как всегда, крайности – порой такой «час сурка» настает, все встает и непонятно, почему. И никак не прогнозируется. Я думаю, у нас лет через пять все пересядут на велосипеды. Надо, чтобы политики показали пример. Вот Жириновский, Митрофанов сядут на велосипеды и приедут на работу. А я вслед за ними.

– Публика принимает «Браво» по-прежнему хорошо?

– Она помолодела. И это отрадно. Когда мы играем в таких демократичных местах, а мы можем играть в очень разных местах, то нас слушают 15–25-летние. И вот это – самое лучшее, что только можно себе пожелать. Я представляю, группе – 50 лет, и приходят твои современники, с трудом хлопают… Я был на концерте одной известной группы и видел именно такую картину. У нас такого, слава Богу, нет.

– Без Сюткина и Агузаровой ваша группа не распалась…

– Просто я знал, что когда-то они покинут группу, я чувствовал это и был к этому готов. Но это были совершенно разные уходы, были разные причины и мотивации. Уход Жанны – большой удар для нас. Его причиной стали творческие проблемы. Она хотела играть другую музыку, а я не был готов к таким переменам, мне нравилось то, что было. И было сложно без нее, была даже и обида первое время, но потом все восстановилось. Валера же хотел оставаться в том, что мы делали, но тут уже я хотел играть другое. Творческая причина – это нормально. К тому же это были пятилетки. А пять лет – нормальный срок, когда всем все надоедает и пора разбегаться. Если группа переживает с вокалистом срок пять лет, она становится скучной и неинтересной.

– А вдруг Агузарова и Сюткин захотят к вам вернуться?

– Нет, никто не захочет. Уже много воды утекло. У Жанны – своя группа, у Валеры – свой состав. На концерты – да. Жанна вот будет в Кремле с нами. Еще будет наш бас-гитарист, который не брал в руки гитару лет эдак 15.

– Что вы думаете о нашей эстраде? Что-то нравится?

– Земфира. Она реально там где-то внутри себя, она занимается творчеством. А новых такого уровня никого и не появилось. Да, появляются группы, но так, чтобы встряхнуло, чтобы задело – такого нет.

– Живые чувства 1980-х ушли?

– Шоу-бизнес до 1990-х годов не зарабатывал денег. Хотя когда я поехал на свои первые гастроли, то заработал больше родителей, а у меня мама и папа получали по 200 рублей в месяц – колоссальные по тем временам деньги. Но потом в шоу-индустрии появились огромные бюджеты. И не из-за того, что музыканты их стали зарабатывать, а потому что появились люди, которые стали вливать эти деньги – продюсеры и так далее. Ну что сказать?.. Сладкое портит детей, а деньги портят людей. Отношения стали товарно-денежными. Все стали думать, как выжить в этой ситуации. Мы, к счастью, не имеем отношения к большому шоу-бизнесу. По радио нас часто крутят, потому что мы форматны и у нас много песен, которые могут и на поп-радио крутиться, и на рок-радио тоже. С телевизором дела обстоят хуже. Я вообще не понимаю, что сейчас происходит с телевизором. Эти бесконечные клонирования «фабрик звезд», программы типа «настучи на соседа» или сфотографируй, как убивают твоего близкого. Мне это телевидение не очень-то нравится.

– Да и рок-н-ролл куда-то пропал. Может, кончился?..

– Нет. Он не может кончиться. Рок-н-ролл – это романтика. Есть красивые легенды, которые были созданы The Beatles, Джоном Ленноном, Виктором Цоем. Это – харизматично. Есть люди, которым нужно нечто большее, чем тупое слушание радиостанций. Вот сейчас опять стало модным играть на гитаре.

– Последователи у вас есть?

– Есть, но они малоизвестны. Потому что в этом жанре, в котором мы пропахали очень много, трудно сделать уже что-то новое после нас. Хотя, мне, конечно, приятно, когда группа «Пилот» называет в числе своих любимых группу «Браво».

– На досуг время остается?

– У меня нет свободного времени последние полгода вообще. Я круглые сутки занимался концертами, пластинку готовил – хотели сначала делать электрическую, а пообщавшись с камерным ансамблем, решили записать со скрипками. Для любой группы, мне кажется, важно записать пластинку одну с духовым оркестром, одну – с симфоническим, а одну – вообще безо всех.

– Вы, певец стиляг, сами – светский человек?

– Нет. Раньше меня звали. Я ходил. Теперь никуда не хожу, меня и не зовут. Так что я не в обойме.

– А стиляги сегодня еще остались?

– Конечно. Приходите на наши концерты и увидите.

– Если все же до 50-летия группа доживет – как отметите?

– Я сомневаюсь вообще-то, что через столько лет мы будем еще играть аккорды и петь баллады. Хотя примеры есть. Я когда смотрю на Rolling Stone и вижу безумные глаза Мика Джаггера, то понимаю, что возраст вовсе не проблема для того, чтобы заниматься музыкой. Вопрос только в том, насколько ты выжил из ума. Если в свои 70–80 лет выходишь на сцену и не несешь чушь, это здорово. Посмотрите, Джаггер, Чак Берри – все в полном порядке. Но у них есть чувство самоиронии, что очень важно для любого артиста. Потому что нельзя сочинить песню в 20 лет и в 50 петь ее так же. Такое выглядит ненормально. И вот наши артисты очень часто этим грешат. Мы постоянно меняемся, у нас есть песни, которые любят, и мы постоянно делаем что-то новое.

– А в чем главная – историческая – заслуга «Браво» перед народом?

– А вот в том, как раз, что мы показали: можно быть 25 лет на сцене и оставаться самими собой. Это очень важно. Потому что человеку в наше время вообще очень трудно оставаться самим собой. Сейчас правду мало кто говорит, мало искренности. А я на протяжении всего этого срока писал только те песни, которые мне были близки. Пытался оставаться самим собой. То, что поет в общей массе наша попса, – это все вранье. Я никогда не врал. И вот вместо этого нашего с вами большого интервью можно было бы просто послушать песни. И все стало бы ясно.